«Современный город — это предпринимательский город»

В 2019 году в России насчитывалось 1017 городов. По статистике в них живет 74 % населения России. Причем 32 % горожан — жители всего 15 городов-миллионников. Если же оценивать концентрацию людей вокруг мегаполисов вместе с агломерациями, цифра будет на 11–15 миллионов больше (Данные по численности населения агломераций существенно разнятся. — Прим. ред.).
Почему это происходит и каковы тенденции развития российских городов, в интервью «ФедералПресс» рассказала вице-президент Центра стратегических разработок, руководитель направления «Пространственное развитие» Наталья Трунова.

Наталья Александровна, как оцениваете тенденцию концентрирования населения в мегаполисах либо на территориях агломераций? Это негативный или позитивный тренд? Вообще, у вас нет ощущения, что Москва скоро лопнет?
Едут ведь не только в Москву или Петербург, но и в крупные города внутри регионов. Они, конечно, менее привлекательные, если брать цифры, соотносимые с Москвой. Хотя южные территории, например, Краснодар, который совсем недавно стал миллионником, — сейчас лидеры по миграционному приросту (если брать прирост на тысячу жителей). Но не все миллионники растут: например, такие города, как Омск, Нижний Новгород, Самара, на протяжении последних пяти лет теряли население.

Процесс роста численности городского населения происходит не только в нашей стране. То же самое мы наблюдаем в США и Европе. И если посмотреть на процессы, происходящие во Франции в начале 1960-х, доля городского населения тогда составляла 62 %, а сейчас — 80 %. Единственная страна, которая проводит комплексную политику по сохранению сельского населения, в том числе малых городов, — это Германия: по данным Всемирного банка, доля городского и сельского населения за 50 лет там практически не изменилась. И все остальные страны, включая США, — это стремительная урбанизация. Но это не означает, что в других странах нет комплексной политики в отношении малых городов и сельских территорий. В США реализуются постоянные программы поддержки сельских территорий, чтобы хотя бы эти 18 % там удержать.

А климатические или экологические условия могут иметь влияние, ведь люди зачастую уезжают из мест, где такая обстановка негативно сказывается на них?
С нашей точки зрения — безусловно. И в этом смысле советская урбанизация, которая вела целенаправленную политику заселения северных территорий, привела к последствиям в виде резкого оттока населения с севера. Если мы посмотрим на численность населения скандинавских стран и размеры их городов, мы увидим, что это небольшие города. У нас северная система расселения, сформированная на предыдущем этапе развития, будет существенно меняться. Люди хотят пожить в комфортных условиях, и этот уровень комфорта зачастую связан именно с климатическими характеристиками.
С другой стороны — а что считать комфортом? Некоторые не переносят жару, и это тоже является таким движением в сторону Санкт-Петербурга. При этом необходимо учитывать, что в досоветское время русский север был достаточно обжитым, но на совершенно других экономических основаниях, чем это случилось в индустриальную эпоху. Поэтому необходимо сформировать новые модели (с учетом неоднородности российских северных территорий) развития данных территорий, основанных на экологических принципах прежде всего.
Среда также становится существенным фактором. По нашим исследованиям, среда выходит на одно из первых мест после оплаты труда. И этот тренд будет только нарастать. Люди становятся более осведомленными, выбирающими свою жизнь, самостоятельно ее строящими. И удержать их в городах, которые будут неблагоприятными для проживания, будет очень тяжело.

Концентрация населения в мегаполисах в перспективе может привести к сокращению количества малых и средних городов, особенно тех, что находятся в отдалении от промышленных и экономических центров? С учетом таких тенденций есть ли у этих городов будущее?
Я считаю, что безусловно. Моя трудовая жизнь, например, связана с Псковом, и мне кажется, что такой тип городов для людей очень комфортен. В чем преимущества? Это устойчивые исторические города. Это расстояния, когда нужно из города выехать минимум за полчаса, чего уже невозможно сделать ни в Москве, ни в Петербурге. Это возможность просто комфортного человеческого пребывания.
Конечно, с экономической точки зрения такие города сейчас находятся не в лучших условиях, хотя если мы возьмем Калугу с активной инвестиционной позицией и с очень четкой стратегией, мы увидим, что полностью переломить отток населения в сторону Москвы сложно, но если сравнивать с другими близкими регионами, то ситуация улучшилась. И здесь многое зависит от региональных властей, от их возможности принять тот поток инвестиций, который есть, от их инициативности, желания работать с местным бизнесом. Как человек, который много работает в регионах, хочу сказать, что у нас очень часто недооценивается роль местного бизнеса, который действительно знает территорию, готов вкладываться. Но для этого необходим высокий уровень доверия. И это основная задача, а не привлечение федеральных игроков и средств на территорию.

Насколько целесообразно (как с экономической, так и с политической точки зрения) сохранять депрессивные города? Я тут же вспоминаю Воркуту, которая из года в год становится лидером различных антирейтингов и является самым быстро вымирающим городом России.
Для начала нужно разделить города по типам, не стоит всех брать под одну гребенку. Есть так называемые искусственные города с сырьевой специализацией, которые, как Воркута, были сформированы под определенную — часто одну — задачу. Вся жизнь Воркуты была связана с угольными шахтами. Конечно, когда появились рыночные реалии, встал вопрос: что с этим делать? Ответ существует в нескольких вариантах. Например, это управляемое сжатие. Так, экс-мэр Воркуты Игорь Шпектор постепенно сокращал население близлежащих поселков, перевозя его в районный центр, чтобы у людей была нормальная доступность к социальной инфраструктуре, работе, жилью и так далее. Это осмысленная политика местного уровня власти. Непризнание того факта, что у нас часть территорий может этот механизм использовать, — это очень большая проблема. Ведь у нас сейчас декларируется, что все должны развиваться. Но, к сожалению, не все могут.
Второй подход. Когда с градообразующим предприятием произошло что-то, но мы точно понимаем, что специализация эта важна, а причина — в неправильном управлении, тогда есть возможность переиндустриализации города. Это основной трек, который сейчас реализуется, и это тот путь, который проходят некоторые моногорода, получив поддержку из Фонда развития моногородов.
Третий трек, который у нас практически не применяется, — это когда город меняет свою специализацию. И это очень сложный и далеко не для всех приемлемый вариант. Если мы берем, например, международный опыт, то одним из признанных примеров является пример Рурского региона [Германии]. Когда уголь и сталелитейная промышленность стали неконкурентоспособными, была запущена программа, связанная с изменением функций не конкретных городов, а по сути системы расселения целого региона. За счет чего? За счет развития системы образования, за счет развития культурных функций и туризма соответственно, научных исследовательских функций и т. д. Города, которые раньше испытывали жесточайший кризис и были в депрессивном состоянии, сейчас находятся в благоприятном состоянии. У нас же таких примеров практически нет.

Практически что-то все-таки есть?
 Скажем так, есть попытки обсуждения. Реализация подобных проектов подразумевает сложную систему кооперации. Нельзя, чтобы у тебя был город Мышкин и в соседнем регионе тоже был город Мышкин. Он должен быть один. Но это не значит, что рядом не может возникнуть какая-то дополнительная опция и вы не будете работать друг на друга.
 У нас часто говорят: а давайте разработаем стратегию или мастер-план, и тогда у нас все пойдет. Нет, так не работает. Это очень долгая работа по формированию предпринимательского и социального актива, сетевых связей, инфраструктуры, которая разделена на несколько процессов. Это не решается одним документом. Программа в Рурском регионе реализовывалась 30 лет. Для городов это такой средний срок. 
Но это же долго.
А как вы хотели? За год ничего не бывает, только перерезание ленточек.

Межмуниципальная кооперация может стать толчком для позитивных изменений?
С нашей точки зрения, это правильный и абсолютно необходимый инструмент развития. Проблема в том, что на сегодняшний день муниципалитеты в Российской Федерации не имеют возможности реализовывать совместные проекты, даже инфраструктурные. Причина в том, что наша бюджетная система построена по принципу «у вас есть полномочия и есть расходная статья». Все, что касается межмуниципального сотрудничества, является такой зоной, которая законодательно никак не отрегулирована. Поэтому, безусловно, с точки зрения экономии бюджетных средств, реализации совместных инфраструктурных проектов это может дать нужный эффект. Но пока у муниципалитетов такой возможности нет. 

Сейчас существует достаточно много федеральных программ, направленных на поддержку муниципалитетов, — по сохранению исторических поселений, по развитию ТОРов и моногородов. Как вы оцениваете эффект от таких проектов?
 Я считаю, что если к этой теме уже есть внимание и Фонд [развития] моногородов активно проявляет интерес и постоянно их бодрит в хорошем смысле слова, то это уже хорошо. Проблемные территории не всегда связаны с монопрофильностью. Есть депрессивные города, где в принципе нет экономики. Поэтому, как правило, все, что происходит с моногородами, идет по второму направлению — реиндустриализации. Она подходит далеко не всем, но мы видим, что тот тип городов, для которых она приемлема, уже дает неплохой результат. Череповец, например.
 То, что из некоторых территорий уходит экономическая жизнь, — да, к сожалению, такое случается. И в США есть города-призраки. Уходят обычно оттуда, откуда ушла экономика.
Длить экономическую функцию далеко не всегда у государства есть силы и резон. И к этому нужно относиться целесообразно. Но решать прежде всего должны сами территории. Такая практика есть в Германии, которая является гораздо более федеративным государством, чем мы, где в части восточных территорий города сами реализуют такую политику. То есть они сами переселяют и сокращают жилищный фонд. На выбывающем жилищном фонде разбивают зеленые зоны. Но это делают сами муниципалитеты при точечной поддержке федеральных властей. У муниципалитетов, безусловно, на это должно быть право, но они это обсуждают с местными жителями. И жители сами понимают, что лучше. А у нас, у муниципалитетов, нет возможности что-то с этим сделать. Да и нет задачи это обсуждать. Но, опять же, это очень точечные и локальные решения, и это не быстрый путь.
 Когда мы говорим о центральной России, о северо-западе, об Архангельске, Вологде, которые были заселены всегда, — это совершенно другая история (а как раз территории сейчас стремительно теряют население). Там как раз надо смотреть на развитие новых функций, на то, как сейчас выстраивается кооперация, в том числе по новым секторам, как переустроить жизнь на территории, чтобы она стала благоприятной для населения.

Если говорить о городах, которые не являются региональными центрами, какими могут быть сценарии их существования и развития? Первым на ум приходит разве что туризм, но есть ли другие рецепты?
 Туризм — это очень сложный, крайне тяжелый сектор. Все, кто считает, что мы вот сейчас расскажем про наши достопримечательности и все туда поедут, очень глубоко ошибаются. Когда мы говорим про туризм, это достаточно серьезные вложения, и прежде всего — организационные. А у нас не все любят их осуществлять последовательно в течение 15 лет. Туризм — это не то, что даст эффект через три года. Этим нужно заниматься не меньше 10 лет, и тогда, возможно, у вас появится новая точка. 

Хорошо, если не туризм, то что?
 Если посмотреть на регионы, которые рядом с Москвой и Петербургом (это все, что связано с логистическими мощностями, IT-сферой), — мы видим, как последние часто выносят свои центры обработки данных за город. Все зависит от гибкости и чуткости региональных властей. Есть, к примеру, сельское хозяйство, причем не промышленное, а индивидуальное. Наше утверждение заключается в том, что Москва и Петербург не только забирают, но и выталкивают. Люди готовы переезжать, сохраняя здесь свой бизнес, но работают на территории других субъектов. Проблема регионов заключается в том, что они не готовы их принять. И часто там начинаются приключения, связанные то с правоохранительными органами, то с административными барьерами.

А приглашение иностранного бизнеса может помочь с развитием таких территорий?
С одной стороны, да. Но с другой — если мы не научимся работать со своим бизнесом и не будем давать ему возможность развиваться, то никакой иностранный бизнес нас не спасет. 

В 2018 году ЦСР проводил исследование мобильности населения. Можете поделиться результатами? Какие выводы, возможно, рекомендации были сделаны по его итогам?
 Мы проводили опрос, который выявил вполне понятную тенденцию: Москва и Петербург в лидерах по привлекательности. Хотя если брать совокупную выборку, то средние города с населением от 500 тысяч человек занимают вполне достойные места. С малыми городами все не очень просто в силу прежде всего наличия заработной платы. И зарплата — это основное, почему люди готовы менять место проживания. На второе место выходит все, что связано с комфортным проживанием: среда, экология, климат, разнообразие услуг, которые предоставляет город.
 Что для нас было негативным фактором? Выяснилось, что всего 5 % готовы сменить место жительства для того, чтобы заниматься собственным бизнесом. Это, конечно, очень негативный тренд. У нас ориентир у молодежи работать в крупных корпорациях, но не в собственном бизнесе. Это вполне объяснимо, но, с нашей точки зрения, это основной вызов для наших городов. Потому что современный город — это предпринимательский город. Только за счет многообразия можно обеспечить устойчивость.

Илья Давлятчин